1. Работа с обидой требует тонкого и специфического разделения себя. С одной стороны, обиду как феномен нужно полностью допустить, иметь перед собой. Т.е., до тех пор, пока вы, бия себя в грудь, говорите, что «вы-де люди психотехничные, вы не обижаетесь»; до тех пор, пока вы с вашими обидами «боретесь», не допускаете их, вытесняете и т.
д., — работать с ними невозможно, потому что они для вас не представлены, не с чем работать. Это очень тонкая вещь: с одной стороны нельзя дать обиде взять над собой верх и позволить ей жить на своей психике, то есть нельзя «питать» обиду собой, нельзя, грубо говоря, становиться обиженным. Но, с другой стороны, нужно обиду, с которой человек хочет работать, полностью и целиком выявить, и для начала признать, что на своем месте, то есть там, где эта обида находится, — она по-своему права. Обиженная субличность действительно имеет какие-то свои «резоны», иначе мы не могли бы эту обиду «питать».
Иными словами, для проработки обиды к ней нужно отнестись с большей серьезностью, чем она сама к себе относится. Она «проскакивает» в полу-сознание и вертится в уме, как заезженная пластинка, именно потому, что мы относимся к ней недостаточно серьезно. Технически можно, как мы всегда делаем в коммуникативном анализе, эту обиду экстериоризировать — посадить на пустой стул и выслушать, потому что до тех пор, пока ее не выслушали как следует, она имеет возможность, как поверхностный, но очень важный фон, ныть: «Вот, никто меня не слушает, а я вообще-то права, на самом деле я...» Дальше, конечно, выяснится, что эта обида может жить лишь ровно настолько, насколько там есть хоть какое-нибудь, хоть маленькое «передергивание», т.
е. на самом деле эта обида чуть-чуть подвирает. Но это может выявиться только после того, как мы ее посадили и выслушали.
С другой стороны, это, конечно, совершенно не повод для того, чтобы в моменты не-работы, а просто жизни, питать обиду и говорить: «Вот, я ее питаю, чтобы не загонять вовнутрь, потому что загонять вовнутрь отрицательные эмоции вредно, лучше их...» и т.д. И то, и другое — ошибка. И загонять обиду вовнутрь (вытеснять, подавлять) — ошибка, и выражать обиду, жить ею, или, как говорится в очень точном выражении, питать обиду — это тоже ошибка. Это два края одной и той же ошибки.
Обиду нужно брать в работу. Причем так, чтобы это было сделано по возможности раз и навсегда. На самом деле это делается, конечно, не один раз, поскольку существа мы инерционные. Т.е. реальная проработка — это обычно 3-4 раза. Но каждый раз это должна быть на данный момент полностью и до конца сделанная работа.
2. Несколько важных вещей про обиду. Во-первых, обида связывает. Обида является формой поддержания некоторого «мы». Причем, не сознательно, но намеренно, и в этом состоит вся ее психотехническая суть: обида убирает претензию на определенное «мы» из сознания, но сохраняет эту претензию «де–факто».
Здесь можно вспомнить различение образа себя и модели образа себя. Образ себя — это за что я себя держу на самом деле, а модель образа себя — это то, за что я себя выдаю перед самим собой (и перед другими) в специальных средствах осознания. Так вот обида на уровне модели образа себя вроде бы разделяет обиженного и обидчика, а на уровне фактичности, фактического переживания объединяет, является формой поддержания некоторого «мы».
Приведу пример из моей личной истории. Я долго держал обиду на своего отца за то, что он был мне — по моим представлениям — плохим отцом. Я проговаривал это при каждом удобном поводе во внутреннем диалоге, я демонстрировал это поведенчески, показывая: «Да какой ты мне отец?! Ты плохой отец!» Но однажды, достаточно уже навострившись в искусстве коммуникативного анализа, я обратил это искусство на себя и предложил себе сказать то же самое, только без восклицательного знака. Т.е. вместо того, чтобы говорить: «Ты мне плохой отец!» сказать себе: «Слушай, посмотри на своего отца внимательно. Этот мужчина, — кстати, он был тогда младше, чем ты сейчас, — психологически является мальчиком, очень неудачно устроенным в своей жизни, обломанным во всех своих надеждах, запутавшимся между женой и любовницей. Разуй наконец глаза и разгляди: не может этот человек быть тем, что ты называешь Настоящим Отцом. Так что ты прав в своей констатации: этот человек не мог быть тебе «хорошим отцом». Посмотрел, понял, увидел, констатировал что я — безотцовщина, и многое для меня поменялось, в частности, я в нескольких контрольных ситуациях начал вести себя совершенно иначе.
| metelica-online.ru | Сайт - Платки Оренбургские пуховые Паутинки пуховые Палантины пуховые Косынки Ручная работа! Шедевры народного творчества. Высылаем почтой! Пересылка почтой с предоплатой или наложенным платежом с оплатой по факту получения.
| |
Так вот, когда вы смотрите трезво, когда вы решаете пожертвовать обидой, — вы рискуете потерять либо определенную грань в совместности с тем, на кого вы обижены, либо вообще потерять эту совместность. По Перлзу обида является одним из аспектов того, что он называет невротическим механизмом слияния, и когда это слияние рушится, возникает контакт, и в этом контакте предполагавшаяся совместность оказывается под вопросом — неизвестно, есть она или нет. Так что часто обида оказывается формой (бессознательного, или полу-сознательного) поддержания совместности там, где ее нет. Так что для проработки обиды этой иллюзией приходится пожертвовать. Причем, как часто бывает в таких случаях, в жертву приносится то, чего нет.
3. По своей логической структуре обида предполагает, что кто-то должен был сделать что-то или быть чем-то, чем не был, — «а мог бы, если бы захотел!» Т.е., обида предполагает за «обидчиком»произвольность, использованную во зло по отношению к обиженному, — зло‑деяние. Здесь возможны разные случаи, большой спектр — от того, что кто-то кому-то действительно сделал, до того, чего кто-то кому-то не сделал. Первое, насколько я знаю нашу среду, довольно легко прощается — ну, сделал и сделал. Чаще обижаются на то, кто кому кем был или не был. Т.е., как правило, настоящая, густая, тяжелая обида предполагает, что обидчик мог бы и должен был бы больше любить обиженного, больше быть с ним связанным т.п. Даже если идет речь об обиде на недостаток заботы, как правило обижаются не на отсутствие непосредственной заботы, а на то, что некто, не принеся тапочки к постели, показал этим, что не хочет быть тем заботливым пуделем, какого обиженному хотелось иметь. Т.е., наиболее острый и интенсивный случай — это вопрос о том, кто кому кто в межличностных отношениях и кто какое место занимает в жизни.
Человек находится в некоторой среде — материальной, социальной, психологической — и в этой среде есть другие люди, которых он держит на определенных местах в своем сценарии: папа, мама, жена, сестра, любовница, сослуживец. В его сценарии прописано не только то, кто что долженделать, — это во-вторых, это следствие; в его сценарии прописано, кто кем ему должен быть: жена должна быть заботливой, любовница должна быть любящей, сослуживцы должны уважать и т.д. Даром что все эти вещи на самом-то деле являются более или менее спонтанными: нельзя любить по заказу, нельзя уважать по заказу — как есть, так и есть. Но человек оказываетсязависимым от того, какие чувства и отношения имеют место у других в его поле. Почему зависимым? Не только потому, что ему нужна, допустим, любовь. Это тоже имеет место, но это отдельная линия, она естественна и законна. Но он еще оказывается зависимым по механизму слияния, потому что в его сценарии людям назначены определенные места и роли, которым соответствуют определенные чувства и отношения. А если эти люди не имеют таких чувств и не подтверждают этих отношений, — сценарий ломается, а это очень болезненно. Если, допустим, сослуживцы человека не уважают, — он, правда, и сам их не уважает, и вообще они все горькие пьяницы (и он сам тоже), и вообще все они людишки второго сорта, — но по сценарию сослуживцы должны его уважать, тогда у него все о’кей. Если они его не уважают, у него все идет наперекосяк.
Поэтому люди вынуждены обеспечивать друг другу эти чувства. Большинство систем держится на договоренности подыгрывать сценариям друг друга — так называемые счастливые семьи, хорошие коллективы. Эта договоренность составляет второй, рефлексивный слой «общепринятой реальности». Первый слой — это просто принадлежность к определенной культуре. Все мы знаем, что Земля круглая, это среди нас принято, хотя никто из вас не знает, как это доказывается. А второй уровень общепринятой реальности — это то, что мы друг другу «поддерживаем лицо», помогаем его «не уронить». Мы все заботимся о том, чтобы друг другу эти «лица», эти сценарные роли поддерживать. А в интимно-психологических ситуациях (с которыми, как правило, связаны обиды) мы как бы доверяем свое «лицо» в большей степени, и когда это доверие нам не оправдывают, — мы обижаемся.
4. Здесь возможны два принципиально разных случая. Один случай — это когда имела место договоренность или реальная экзистенциальная обязанность, как в случае родителей, и эта договоренность или экзистенциальная обязанность была нарушена. Тогда обида в некотором смысле справедлива.
А второй случай, когда «назначение» того, что ожидалось обиженным, было произвольным. Одно дело — обманутая невеста, другое дело — обида девушки, которую не пригласили танцевать, хотя, по здравом размышлении, никто и не должен был этого делать. Она может быть раздосадованной — но это уже другое дело. Часто имеют место обиды, вызванные фрустрацией ожиданий «по умолчанию»: она думала, что муж должен то-то и то-то, но он думал совсем иначе, однако же он думал, что жена должна то-то и то-то, но она думала совсем иначе…
Тем не менее, как это ни странно, психотехническая работа в обоих случаях очень похожа. Различается первый этап, на котором важно выявить свою обиду и сказать ей: «Да, ты вправе обидеться, твои родители, которые обходились с тобой так-то и так-то, вообще говоря, не правы». Т.е., дать себе возможность сказать в полный голос: «Это не есть хорошо».
Но на следующем шаге мы смотрим на этих людей и понимаем, что они не могли быть тем, чего дети от них ждали, да не всегда и хотели. А дальше мы рассматриваем ситуацию с точки зрения реального наличия или отсутствия произвольности у адресатов нашей обиды, и сходства и различия наших и их представлений о «должном» и «желательном». И выясняем, в одном случае, что они «не шмогли», в другом случае — что они и не хотели, в третьем случае — что им и в голову не приходило, что мы от них этого ждали. Но во всех случаях мы выясняем, что той общности и тех обязательств, на которые мы рассчитывали, на самом деле не было, и нужно из того места, где мы теперь оказались, начинать обходится с этим как-то по-новому.
5. Обида, как и чувство вины, создает некую специфическую виртуальную реальность, в точном смысле слова виртуальную реальность, очень напоминающую ту, которую воображают себе люди, которые надели шлем и борются с монстрами в какой-то компьютерной игре.
Читать далее